Альтман Н.Л.

Наследство

Глава первая о том, как я узнал о наследстве,

слегка обогатился и испытал веселье за счет

служителей Сигмара.

Я узнал о том, что могу забирать наследство вместе совсем остальным новым миром. Для мира этим знамением был гнев Сигмара, двухвостая комета, разрушившая проклятый город Мордхайм. Очищение   провинции Остемарк от скверны поселившейся в нем, от пороков пленивших графа Штайнбардта и его свиту, не исключая жителей города и любителей грязи сползшихся со всей Империи.  Для мира это был символ чистоты и справедливости Сигмара, Для меня это был знак, что мои родственники мертвы, и я могу ехать за тем, что принадлежит мне по праву рождения.

В то время я изгнанный семьей из Мордхайма нанялся на службу к графу Миделленда. Многому научился я на службе  в качестве полевого врача.  Сшивая раненных и леча дизентерию у солдат во время длительных переходов, я, благодаря большой практике, улучшил свои знания навыки хирурга.  Благодаря же дружбе с полковым магом на основе некоторых экспериментов в области некромансии я улучшил также и свои умения в этой древней, но почему  кажущейся обывателям ужасной и злотворной науке. И некромансия, наравне с увлечением всеми проявлениями магии, доступной людям и хирургия всегда являлись специализацией и коньком нашей   славной семьи, с ее древней  родословной и не менее  древними традициями. Тут стоит отвлечься  и заметить, что наша семья даже по меркам Мордхайма, в глазах общества, всегда выглядела слегка предубедительно. До того, как весь город пустился в  пучину пороков, разврата, самых удивительных и запрещенных наслаждений плоти, и жителей перестала привлекать и пугать репутация достойнейшего семейства фон Альтбергов – Эренштайнов, нам, наследственным палачам и дознавателям графа Штайнбардта Остермаркского, жилось в городе  вполне вольготно. Нас слегка беспокоила атмосфера слухов и пересудов, что неминуемо сопровождала наши подчас революционные изыскания в тех областях древнего искусства,  столь интересующих нас, и требующих столь больших человеческих ресурсов, набираемых нами из  числа местного населения низшего  сорта. После одной такой экспедиции, призванной доставить нам человеческий материал, проведенной мной изящно и с блеском, но привлекший к нам излишнее внимание графа, семья была вынуждена, в угоду правителю, удалить меня на безопасное расстояние от Остермарка, назвав это ссылкой.  Достаточно скоро и очень удачно для меня подоспела волна всеобщего безумия охватившего город, в атмосфере постоянного карнавала, в который с головой окунулись   и герцог со своими вельможами и простые горожане, обо мне забыли, но семья решила, что некоторое время мне стоит продолжать свою службу у графа Мидденленда, несколько недружественного к графу Штайнбардту. Оказалось, что они были правы в большей степени, чем думали сами. После разрушения Мордхайма, оставался огромный шанс на то, что глубокие подвалы поместья фон Альтбергов – Эренштайнов не повреждены, или затронуты ничтожно. А значит, целы и записки и дневники, тщательно документирующие все семейные исследования, а так же цела и коллекция магических артефактов и инструментов, что собирали палачи в течение трех долгих поколений. Это наследство и влекло меня. Меня, Кейна Альтберга  - Эренштайна, последнего из Наследственных Палачей - Дознавателей его, ныне мертвого графа Штайнбардта, единого властителя провинции Остермарк, ныне разоренной, повелителя города Мордхайм, ныне разрушенного. Очень  пафосно.

Но впрочем, для начала мне требовалось достать некоторую сумму денег, стартовый капитал  для финансирования моей экспедиции в город моего детства.  Так как моего, хоть и сравнительно  малого жалованья полевого хирурга, для этих целей не хватало,  то единственный источник денег в этой местности стоило навестить немедленно. Наш полковой казначей хоть и был жутким скрягой, но примерно за полчаса приватной беседы, мы смогли договориться. Я обрел примерно треть денежного содержания отряда за месяц, плюс утаенные беднягой деньги на фуражирование лошадей, а сам казначей аккуратную колотую рану, чье маленькое входное отверстие напротив сердца было скрыто одеждой, некоторое подобие жизни, оставшиеся деньги и твердые инструкции отправляться в направлении противоположенному моему, но в руки преследователей живым не даваться не в коем случае. Моего скромного умения некроманта должно было хватить для того чтобы он продержался хотя бы дней пять, гарантировано уведя от меня и порядком запутав погоню.  Мой путь лежал в ближайшей порт, где я намеревался попасть в команду одного из кораблей    принадлежащих, если не телом, то духом леди Магритте Мариенбургской. Кораблей и команд, состоящих из джентельменов удачи, промышляющих контрабандой и известных своими интересами в городе Проклятых.  Мне довольно быстро удалось заинтересовать капитана быстроходной галеры, Германа Констансеса в своей крайней нужности не только в море, в качестве доктора и мага, на случай болезней или ранений у матросов, но и в поисках богатств Мордхайма, во благо имени и власти, блистательной леди Магритты.

Мы вышли в море под благоприятными звездами и плаванье наше было легким и приятным. Обошлись мы без атак пиратов и без болезней, но мне слегка пришлось поработать иглой и скальпелем, когда мы успешно потрепали и пустили на дно суденышко  безумных флагелантов, идущих с нами одним курсом. Вот уж воистину корабль дураков. Корыто, набитое сумасшедшими, дурнопахнущими фанатиками сверх всякой меры.  Мы даже не стали приближаться к ним для абордажа, а просто подожгли издали стрелами, чьи наконечники были обмотаны просмоленной, горящей паклей. Их крики были ужасны, но ни я, ни мои спутники не дрогнули, и я поздравил себя с правильным выбором компаньонов, столь необходимых мне для достижения цели. Единственная травма была получена самым большим человеком команды, при взрыве запасов пороха на замшелой лохани почитателей Сигмара, отколовшийся кусок обшивки распорол щеку Куперхеда. Я удачно заштопал его лицо, оставив красивый, и совершенно не соответствующий реальной травме шрам, что в сочетании с моей объяснимой щедростью, быстро сдружило меня со всей командой и дало мне возможность слегка подкорректировать план поисков богатства и славы в сторону родового особняка фон Альтбергов –

Эренштайнов. Тихая погода, успех в нашей легкой шутке с Верховным Священником Сигмара, были восприняты как хорошее и крайне благоприятное  знамение в предстоящей экспедиции и больше ничего значимого в нашем пути к проклятому городу не происходило.

Глава вторая, в которой я знакомлюсь с некоторыми проявлениями флоры и фауны города, а также нахожу свой родовой очаг почти разрушенным.

По прошествии трех месяцев с того дня как я покинул воинскую службу и ступил на палубу корабля контрабандистов Мариенбугра, назвавшись поданным леди Магритты, я увидел стены города, которому обязан своим появлением на свет. Разрушенные, почерневшие, в следах зеленого пламени искажения, что  пожирал их в течение долгих семи дней и семи ночей, они казались мне прекрасными, ибо за их зловещей преградой лежало угатованое мне будущее. И ни грай разжиревших на мертвечине ворон, ни аллея из крестов, тянущаяся тоскливым и красноречивым напоминанием вдоль дороги с роспятыми на них телами, принадлежащими не только людям, ни жирный пепел, что иногда приносил ветер  из-за стен Мордхайма, не могли поколебать моей уверенности. Лошадей  мы оставили в сутках перехода от города с должной охраной. Не достаточно далеко, чтобы можно было считать безопасным, но достаточно далеко, чтобы немногие проклятые твари смогли добраться до них.

Мы вошли в город через центральные ворота, чьи барельефы подверглись неуемному голоду пламени и изменили свои очертания от изначально превозносящих богатство и процветание провинции Остенмарк, к диким, изломанным силуэтам, навсегда переплетенным в бесконечной агонии божественного воздаяния. Семь пар высоких кожаных сапог разом вступили на мостовую города, семь пар глаз, тринадцать из которых были живые и внимательные, а один мертвый и стеклянный, настороженно осмотрели широкую улицу, что ведет к центральной площади Проклятого  Города. Так через один месяц, неделю и два дня я вернулся в город своего рождения.  Не знаю, чего ждала эта тварь у самых врат, ясно только, что она ошиблась, посчитав нас легкой жертвой для утоления своего аппетита. Она свалилась на нас из высоты темного и длинного арочного проема, что позволял выйти на соседнюю улицу минуя  непроходимые развалины соседних домов. Чудовище, обладающее весом крупного быка и длинными, словно не имеющими костей руками упало точно в середину нашего отряда. Взмах страшными передними конечностями, оканчивающимися острейшими когтями, чей вид пугающе похож по толщине и изгибу на молодой месяц, не задели никого, но вот сами руки разметали троих из нас по переулку. Я смог устоять на ногах только по тому, что встретил спиной стену. Первым пришел в себя Куперхед, одним движением сорвав с плеча толстенную трубу бландербуза, он громким криком велел нам поостеречься и нажал на спусковую скобу. Тут я упал сам и без принуждения;  надомной пронесся поток нарубленной толстой стальной проволоки, серебряного лома, толченого чугуна, по пути  слегка задев жирную морду твари.  Пробить череп металлическое крошево не смогло, но вот глаза и половину пародии на то, что когда-то без сомнения было человеческим лицом, стерло, как стирает мокрая тряпка мел с доски. Дикий визг, удивительно человеческий, для столь поразительно измененного тела, и вот весь наш небольшой отряд выходит из оцепенения, и стремительно рубит на куски первого встреченного нами коренного жителя. Поверхностный осмотр ссадин, ничего серьезного, саквояж собран, ведь нам необходимо двигаться дальше, выстрел оружия такого калибра, и вопли добиваемой твари наверняка привлекли чье то внимание.

Мы идем по улицам, и я не узнаю их очертаний. Дома исковерканы, сожжены.  Их стены осыпались грудой камней на землю, среди мостовой зияют провалы в трубы коллектора, зловонье поднимается из них почти ощутимой стеной.  Прекрасные парки выжжены, и те деревья, что не выглядят мертвыми, кажутся странно искаженными, в складках их стволов чудятся фигуры, лица; они, вроде бы, даже   движутся, когда на грубую кору падают лучи света, через обугленные стропила зданий. Тихий шепот издают эти деревья, и если приглядеться, видны кучки изломанных костей, что спрятаны между узловатыми корнями. Но нам нужно пройти через этот мрачный парк, за ним находятся острые прутья высокой решетки нашего поместья, а сразу за ними, вход в подземелья большого дома, на моей памяти плотно укутанный зарослями плюща, а теперь, наверно, открытый любопытным взглядам. Остается надеяться, что никто не нашел толстую дубовую дверь до нас.

Ноги поднимают облачка белого пепла, хрустят скелетики мелких животных, судя по черепам, это не только безобидные грызуны и домашние зверьки, но ничьих следов, кроме наших не видно, это хороший знак, а может и плохой.  Хорошо то, что этим путем в потаенный сад никто не пробрался, плохо то, что может и мы этой дорогой не пройдем.

Ужас наваливается неожиданно, но  волна его направлена не на нас. Просто нечто  действительно ужасное, чей потенциал зла и жестокости огромен, обратило свое внимание на этот участок города, не мы привлекли его, а что то скрытое рядом с нами. Аура ужаса просто мазнула нас, мазнула исподволь, мимолетом, но желание бежать, не разбирая дороги, очень велико.  Лишь железная воля капитана, его окрик и крепкая рука удерживают нас  от неконтролируемого сознанием самоубийственного бега, от крика, начав который, можно уже не остановиться. Мы спешим покинуть жуткое место, бегом пересекаем выжженую землю, стараясь не цепляться за крошащиеся костяки, видимо здесь нашли свою смерть сотни людей,  застигнутые в минуты порочного сластолюбия огнем очищения. Стоит держаться подальше, от деревьев кажущихся живыми, их шепот становится громче, отвлекает, рассеивает внимание, почти переходит в смутный рев, слова, что чуть было не стали различимы, сливаются в единый, однородный гул, голова…голова, почти лопается, я вижу перед собой чью то широкую спину в облаках пепла, поднятого бегущими людьми. Развороченная ограда, стройные стальные пики завязаны в причудливые узоры, их острия направлены нам на встречу, мы  по очереди проскакиваем в дыру и когда последний из нас, мастер кабацкой поножовщины, смуглокожий и гибкий, как плеть Хорхе Гонсалес, пересекает эту видимую границу сада, наступает тишина. Она падает как молот, мгновенно и мне кажется  я оглох,  кровь течет из моих ушей, которые никогда больше не услышат ни звука. Но, проведя рукой по лицу, я понимаю, что это просто липкий пот ужаса пробивает себе дорогу через слой пепла покрывшего мою кожу. Отряхиваем одежду, чтобы успокоиться, занять руки каким то делом,  сердце бьется, будто крыса пытающаяся вырваться из охваченной пламенем клетки.

Я поднимаюсь на ноги, передо мной лежат развалины поместья семейства фон Альтбергов – Эренштайнов. Стены черные от копоти, фрагментарно  сохранились лишь на уровне первого этажа, спиральные лестницы скрюченными пальцами тянутся  к небу, безо всякой поддержки, словно руки безнадежно больного человека, пытаются нащупать площадки и переходы к которым когда то вели. На скрытую  дверь входа в подземелье, что раньше была спрятана в потаенном саду, битое цветное стекло витражей отбрасывает блики света. В этом неверном освещении дверь мореного до черна дуба выглядит таинственно, красные и синие пятна света четко выделяют полустертые защитные письмена. Толстое медное кольцо утонуло в древесине, и створа не поддается усилиям самых дюжих из нас.

Взрывать опасно, мы и так сильно нашумели, конечно через парк до нас доберутся не все, но тут лучше подстраховаться. Капитан смотрит на меня - «давай колдун, отрабатывай хлеб». Заслонив дверь спиной, изображаю поиски замка, вожу руками по темной поверхности, изучаю надписи, тихое слово открывающее вход для своих скрыто от  соглядатаев  резким  хлопком, вспышка фиолетового цвета, немного красивых световых эффектов и тяжелый массив дуба медленно отползает назад. Проход открыт, оттуда тянет холодным воздухом, факелы зажжены, и все так хорошо знакомые мне тридцать ступеней красного гранита освещены. Капитан оставляет приглядеть за входом невысоко одноглазого крепыша Куссира Рыжего, тот, ухмыляясь, садится на обломок камня, кладет справа от себя саблю, слева пистолет с широким стволом, заряженный серебряной пулей. Он не боится, что от него утаят часть добычи, капитан Герман Констансес славится честностью по отношению к своим людям.  Свет факелов мечется по грубой каменной кладке стен, тонкий слой пыли  на полу не тронут, поворот лестницы,   перед нами зал в два человеческих роста,  засставленный канделябрами со свечами,  в центре его, на возвышении покоятся обитые зеленой медью сундуки. Долговязый стрелок Ханс Фогельман, смотря под ноги, медленно идет вдоль зала, зажигая свечи от своего факела, его брат Карл Фогельман, не менее осторожно подходит к сундукам, ищет ловушки.  Крышки откинуты, раздается удивленный выдох, их внимание привлечено исключительно к содержимому, и я незаметно поднимаюсь по лестнице, с воздуху и солнцу проклятого города Мордхайма.

глава третья, в которой я собираю ключ

сокровенному сокровищу своей семьи и

обретаю свою судьбу.

Я снова в подвале, в тайном хранилище семьи палачей, внешний вид его идеально соответствуют нашей профессии. Мои компаньоны согласились бы со мной, но не могут. Они все тут, большинство их тел на полу залитым кровью, под ногами  хлюпает, и кожаный фартук на мне покрыт кровавыми брызгами.  Они бы очень удивились, если бы узнали, что эта часть катакомб хранит не самые ценные сокровища, и ключа к помещениям ниже я без  них бы не получил. Почти все фрагменты расположены на своих местах.  Мои бывшие соратники и охотники до чужого добра должны быть довольны. Я разделал их со всей возможной аккуратностью неплохого хирурга, хорошо, что многие части ключа взаимозаменяемы, процесс умерщвления столь умелых в воинском деле людей был сложным и не прошел без непоправимых  повреждений тел.     Куссир охранял вход в подземелье, и оттого не ожидал удара в спину, но его тело было порублено на куски, когда, оживленный моим искусством, он напал на отряд сзади и свалил тяжелыми ударами сабли Куперхеда и старшего Штурмфогеля.  Воспользовавшись паникой   мне удалось заколоть Хорхе, против удара в основание черепа даже лихой рубака бессилен. Капитан и Карл успели закончить расчленение бедняги Куссира, но так и не поняли, что же происходит, посчитав, что опасность приходит с поверхности, они, достав пистолеты,  медленно двинулись вверх по лестнице. Прихватив пистолет Хорхе, я пошел за ними. Как только Карл ступил на землю потаенного сада, я вызвал заклинанием судьбы, одного из множества мертвых, что были закопаны перед входом, и давали пищу плющу, тот поднялся из  земли и схватил свою жертву.  Оторвав руку с пистолетом, он  оттолкнул от себя Фтурмфогеля и, потеряв остатки нежизни рухнул на истекающего кровью и кричащего человека.  Капитан Герман Констансес в ужасе обернулся ко мне, руки его дрожали.

Спасибо, капитан и выстрелил ему в грудь.

Теперь я осторожно кладу  голову человека, что привел меня к судьбе   через весь город, на единственный не занятый частями тел постамент и начинаю тихо читать заклинание открытия. Звуки тихой музыки заполняют пространство, струйки крови на полу приходят в движение, потоками очерчивают стыки плит в полу. Массивные блоки камня   с тихим шелестом уходят вниз, формируют лестницу и я спускаюсь туда, где моя семья хранит результаты  исследований нескольких поколений и всю огромную коллекцию артефактов собранных ими за долгие годы. Путь к власти и известности, силе и богатству, что не снились моим недалеким помощникам с быстроходной галеры.  Видя, что хранилище абсолютно пусто, и лишь  в центре,  слегка вращаясь вокруг оси, висит на цепи полупрозрачный ящик, покрытый стальной паутиной, я понимаю, что нашел свою судьбу, но совсем не так как хотел. А когда задняя стена хранилища начинает бесшумно распадаться, гнилое зеленое свечение пробивается из пролома и просвечивает стеклянную раку, так, что становится понятно - стальная паутина на ней состоит из многократно повторяющихся символов восьми разноразбегающихся  стрел, я понимаю, кто приготовил мне награду, мое проклятие и власть, которой я был  достоин.  Его вкрадчивый  голос звучит прямо в моей голове, он  убедителен, и  он безысходен,  я соглашаюсь и беру символ  своего могущества.

Я покинул город в тот же день, теперь я больше  не представляюсь людям как Кейн  Альтберг – Эренштайн, я не ношу имени, что соединяет меня с моей родословной. Теперь, к моему имени прибавлена  приставка чуманосец, но  это имя знаю только я. Кейн Крысолов, так меня успевают узнать люди, владелец и хранитель простенькой дудочки из дерева, совершенно не подверженной огню и разрушению. Я хожу из города в город, из деревни в деревню, и там где меня просят избавиться от крыс, я выхожу на центральную площадь, все одно мощеную камнем или посыпанную соломой и играю  не сложную мелодию. И крысы выползают  мне навстречу, они собираются вокруг меня, их шаги не верны, а глаза сочатся кровью, они дохнут у моих ног. Тогда я собираю свою дань испуганных благодарностей, денег и иду дальше. А за моей спиной к людям приходит чума, подарок    Нургла, моя власть и мое проклятие; моя слава не идет впереди меня, потому что ее некому разносить и однажды я доберусь до центра империи. Надеюсь, у них хватит времени решить, кто же сядет на трон и кто получит мой скромный дар, дар Кейна Альтберга – Эренштайна Чуманосца.